Господь не стал бы призывать нас любить ближних, если бы Он не дал нам такой способности

Какое место милосердие занимает в современ­ной церковной жизни? Что движет людьми, добровольно отдающими время, таланты, мате­риальные средства на помощь ближним? И не угасают ли «души прекрасные порывы», стол­кнувшись с жизненными буднями? На эти и другие вопро­сы нашего корреспондента любезно согласился ответить епископ Смоленский и Вяземский Пантелеимон (Шатов), председатель Отдела по церковной благотворительности и социальному служению Русской Православной Церкви.

 

Вы прошли в Церкви немалый путь: были священником в годы гонений, затем, в дни церковного возрождения, стали епископом. Как вы полагаете, в чем особенность церковной жизни в наши дни, что самое радостное, а что вызывает печаль?

Еп. Пантелеимон: Особенностью церковной жизни в на­ши дни является то, что Церковь стала свободной. Это – самое радостное. А печаль вызывает то, что во времена го­нений люди, ходившие в храм, были более ответственны­ми, более серьезными. Сегодня же в храмы приходит ог­ромное число людей, но многие из них не ценят того, что у них есть, и не меняют свою жизнь в соответствии с Запо­ведями Христовыми.

 

Благоукрашение храмов – дело богоугодное?

Еп. Пантелеимон: Красота далеко не всегда зависит от количества золота, которым покрыт купол. Красота – это не дорогие материалы. Она может быть и простой, и даже нищей… Об этом часто забывают. Надо искать эту красо­ту и думать не только о благоукрашении храмов, но и о людях, которые в них ходят. Можно истратить на внеш­нее благолепие все деньги, которые у нас есть, но если не помогать людям, которые приходят в Церковь – много­детным семьям, пожилым, которым, может быть, трудно дойти до храма; если не тратить деньги на воспитание и образование детей, то в конце концов храмы могут остаться пустыми. Важно думать в первую очередь о вну­треннем содержании церковной жизни. О красоте тоже надо думать, но она не должна быть кричащей роскошью.

 

Из чего должно составляться церковное благосостояние?

Еп. Пантелеимон: Самый лучший способ содержания хра­мов, священнослужителей, хоров – добровольные пожер­твования прихожан. Это не плата за требы, не надежда на крупных благотворителей, не прибыль от работающих при храме предприятий. Люди, составляющие общину прихо­да, должны жертвовать часть своих средств на содержание храма. Это очень важный принцип. Потому что иначе свя­щенники бывают вынуждены брать деньги за совершение треб, Церковных Таинств, что вызывает соблазн, критику со стороны людей, далеких от Церкви. Если бы каждый член общины жертвовал, допустим, десятую часть своих средств на храм, такой проблемы бы не было.

 

А это реально?

Еп. Пантелеимон: Возьмем для примера храм Святителя Николая в Кузнецах. Этот приход содержит Православ­ный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, а также фонд, который ежемесячно помогает тремстам многодетным семьям. Храм прекрасно украшен. И все требы там совершаются бесплатно. В нашем больничном храме требы также бесплатны. Но я даже не буду называть ту сумму, которую мы тратим на содержание детских домов, патронажной службы, богадельни, службы помощи бездомным. Это деньги, которых никакими требами не заработаешь.

 

Это все помощь богатых прихожан?

Еп. Пантелеимон: Не только. У нас есть Общество друзей милосердия, в которое сейчас официально входит более двух тысяч человек. Эти люди ежемесячно жертвуют сотую часть своих доходов на социальные программы, и благода­ря им мы каждый месяц собираем около двух миллионов рублей. За деньги мы отчитываемся, публикуем инфор­мацию о доходах и расходах на сайте (www.miloserdie. ru), у нас все прозрачно. Конечно, я не против предпри­ятий, не против помощи крупных благотворителей, но сбор пожертвований должен быть на первом месте. Он должен стать основой церковной экономики.

 

Благотворительная работа в Церкви сегодня становится все активнее. Как вы считаете, в чем причина?

Еп. Пантелеимон: Слава Богу, соци­альная работа у нас сегодня ини­циируется священноначалием – в первую очередь Святейшим Па­триархом Кириллом, без инициа­тив которого было бы невозможно поставить на такую высоту и слу­жение милосердия, и другие сто­роны церковной жизни. Но мно­гое исходит от мирян. И в девяно­стые, и в нулевые годы возникло множество общин, где люди соби­раются вместе для помощи другим. Это и сестричества милосердия, и церковные детские дома, бога­дельни, патронажные службы и т.п. В этом служении участвуют даже дети, которые по праздникам при­ходят в больницы и поздравляют пациентов, устраивают благотво­рительные акции: продают свои поделки, чтобы собрать деньги на лечение какого-то ребенка.

 

Сегодня и в светском обществе все шире распространяется такое явле­ние, как волонтерство: кто-то забо­тится о детях или стариках, кто-то помогает полиции искать пропав­ших без вести. Как вы полагаете, что движет этими людьми?

Еп. Пантелеимон: Волонтерами движет естественное для человека сострадание, сочувствие к беде другого. Его не истребили годы безбожия, десятилетия, когда социальная работа была монополизирована государст­вом и в дома престарелых, в детдома никого не пуска­ли. Милосердие вложено в наши души Богом так же, как и сама вера. Мы верим в Бога потому, что Он есть. И мы помогаем людям, потому что Бог дал нам любовь. Го­сподь не стал бы призывать нас любить ближних, если бы Он не дал нам такой способности, не научил нас этому. Совершая добрые дела, люди зачастую сами не осознают причины своих поступков, но через это они приближаются к Богу и понимают, что ими движет Бо­гом данная любовь.

 

Вы много работаете с молодыми людьми, девушками, желающими помогать ближним и обучающимися это­му. Многим ли из них удается сохранить стремление к доброделанию?

Еп. Пантелеимон: Такое стремление сохраняют не все, но не потому, что эти люди перестают делать добро, а потому, что у них меняется жизнь. Иногда обстоятельства требуют от человека отдачи всех его сил так, что их не остается ни на что другое. Скажем, многодетная мама или человек, у которого больны родственники, зачастую не могут помогать другим – они сами нуждаются в помощи. Но очень многие продолжают служить милосердию. Наше сестри­чество при храме Царевича Димитрия существует уже двадцать лет, и в нем есть сестры, которые пришли сюда еще в начале девяностых годов. Здоровье у них уже не так крепко, как раньше, многие подорвали его подвижнической жизнью, но стремление к доброделанию у них по-прежнему сильно.

 

Один из центров милосердия в Москве – Марфо-Мариинская обитель. Как Вы полагаете, на­сколько перспективно в наши дни это направление?

Еп. Пантелеимон: Марфо-Мариин­ская обитель – явление в нашей жизни исключительное. Она бы­ла создана подвигом святой препо­добномученицы Елисаветы Феодо­ровны – святой, равной или подоб­ной которой я не знаю. Воспитан­ная на Западе, она восприняла все лучшее, что западная традиция на­копила в сфере благотворительно­сти и социального служения. При­ехав же на Русь, будущая святая восприняла самое ценное, что есть у нас, – православную веру. Она стала искренне верующей право­славной женщиной. Это соедине­ние западного опыта и православ­ной веры делает обитель препо­добномученицы Елисаветы уни­кальной. Ее неповторимость – и в личных качествах самой Ели­саветы Феодоровны. Я не знаю лю­дей, которые могли бы, подобно ей, после смерти мужа, тело которого она собирала буквально по частям, прийти в тюремную камеру к убийце и позаботиться о его душе, сказать, что принесла прощение от убитого. И еще. Преподобномученица Елисавета смогла создать обитель, потому что у нее были огромные средства и помощь со стороны ее сестры – императрицы, со стороны высшего света. Ее просьбы не могли игнорироваться. У нее прини­мали лучшие профессора. Поэтому, повторяю, Марфо-Ма­риинская обитель – явление уникальное. И для того что­бы продолжить существование этой обители на совре­менном этапе, Святейший Патриарх благословил, чтобы ее ядром все же была монашеская община, которая бы ко­ординировала служение милосердия, а уже вокруг нее со­бирались бы помощники из мирян. Марфо-Мариинская обитель еще не устроена до конца. Устроить эту жизнь весьма непросто. И создавать подобные обители, навер­ное, тоже сложно. Есть сестричества, которые объединя­ют женщин, не принявших монашества, но они не живут вместе. Случая, чтобы сестры-мирянки решили жить вме­сте, я не знаю. Так что Марфо-Мариинская обитель – это уникальный опыт. Она и просуществовала в своем перво­начальном виде – до революции – всего десять лет. И что будет дальше – покажет будущее.

 

А собственно, на что должен быть больше ориентирован монастырь сегодня: на внутреннюю духовную жизнь или на миссионерство и благотворительность?

Еп. Пантелеимон: Монастырь, конечно же, должен быть ориентирован на внутреннюю духовную жизнь. На то он и монастырь, что это не приход, не миссионерский стан, не сестричество. Здесь главным является служе­ние Марии: молитва, участие в церковных службах, аскетические подвиги, умерщвление плоти, борьба со страстями. Но внутренняя духовная жизнь может дать и миссионерский эффект, и вылиться в благотворитель­ность. В обителях люди особенно гостеприимны, туда часто приходят люди, ищущие духовной жизни, ответа на свои вопросы, и обретают их. Но без молитвы все остальное будет лишено силы. Именно молитва дает монахам благодать быть настоящими миссионерами, жертвенно заниматься благотворительностью, отдавая нуждающимся все, а не некую часть, как это делают спонсоры. Поэтому монастырь должен быть ориенти­рован именно на молитву.

 

Беседовала Алина Сергейчук